В. И. Палагута
Национальная металлургическая академия Украины

Аналізуються різні моделі побудови соціального простору з метою можливості побудови дискурсивної теорії соціального простору; з’ясовується сутність відносини дискурсивних практик до конструювання соціальних просторів. Темой настоящей статьи является рассмотрение онтологических допущений и методологических следствий для разработки дискурсивной теории социального пространства, горизонты которой вырисовываются в ходе нашего исследования, что получило освещение в предыдущих наших публикациях. Так, в статье альманаха «Грани» № 3(59) за 2008 г. была сделана попытка переосмысления роли метафоры в современной социальной теории, и намечены подходы для понимания и объяснения ряда феноменов социальной реальности, которые затруднительно, а порой и невозможно истолковать посредством традиционных теоретических подходов. Речь здесь идет о том, что наравне с устоявшимися и апробированными социальнофилософскими концепциями и построениями, необходимо расширять применение новых концептуальных моделей, ориентированных на глубинно-метафорический характер человеческого восприятия, мышления и переживания.

При рассмотрении проблемы метафорического конструирования социальной реальности обозначилась социально-онтологическая проблема абсолютного наблюдателя и интерпретатора социального пространства, которая сейчас актуальна для междисциплинарных и специальных социально-философских, социально-антропологических и социологических исследований. Не вдаваясь в ее детальное рассмотрение, отметим лишь, что анализ позиций субъектов в социальном пространстве приводит исследователя к рефлексии по поводу собственного места в нем, связанных с ним перспектив восприятия, осознания границ познания, что проблематизирует его позицию и способствует утрате исследовательским дискурсом привилегированного статуса метадискурса.

Стимулом для дальнейших изысканий в обозначенной области и стало рассмотрение понятия социальное пространство через метафору сетей и потоков в акторно-сетевой теории, сокращенно ANT. Так, при изучении процессов метафоризации была обозначена проблема возвращения в поле социальной теории объектов и предметов материального мира. Известно, что социальная топология Джона Ло и других представителей ланкастерской ветви акторно-сетевой теории, методологическую и онтологическую основу которой разработали Б. Латур, М. Каллон и Д. Урри, делает акцент на материальных предметах. Согласно их теории последние не только значимы сами по себе как «артефакты» и объектности социальной реальности, но и являются своего рода релятивными, подвижными элементами-акторами множества социальных взаимодействий. Они одновременно входят в различные социальные отношения и диспозиции, участвуя в конструировании множества различных социальных пространств. Речь здесь идет о создании своеобразной мультитопологии или особого рода сети предметно-знаковых образований, в которых задействованы одни и те же объекты и предметы, но занимающие единовременно различное место по отношению к другим предметностям, и, таким образом, входящие в различные и разнохарактерные социальнопространственные конфигурации. Тем самым, сеть рассматривается как определенная форма пространственности, в которой пространство - это порядок предметов, предметы - суть пересечения отношений, а изменение отношений приводит как к изменениям самих предметов, так и к изменениям форм пространственности [2, с. 223-243].

Подобное обстоятельство делает невозможным применение к этим предметностям, являющимся точками пересечения различных социальных пространств, всеобщей объяснительной схемы, что, вполне возможно, и открывает новые горизонты для создания социальной теории XXI столетия. Акторно-сетевая теория достаточно широко обращается к метафоре «сети» как прообраза объяснения многополярного, гетерогенного, находящегося в постоянном движении мира. Безусловно, отказ от всеобщего объяснительного принципа, от то- тализирующей социологической схемы, от радикального социологизма и составление частных социально-пространственных описаний выполнено вполне в духе некоторых современных тенденций в эпистемологии социальных (и не только социальных!) наук.

Но ланкастерская новаторская концепция Джона Ло и его коллег, на наш взгляд, имеет несколько специфических и весьма уязвимых положений, одно из которых заключается в своеобразном уравнивании в социальном значении объектов материального мира и субъектов в процессе конструирования социальных отношений, социальных позиций и взаимодействий. В них вместе и одновременно с индивидуумами при структурировании социальных пространств участвует материальная предметность, но не просто как социокультурный фон, а как важнейшая составляющая социальной реальности. Более того, социальность уравнивается в своем статусе с материальной предметностью, не являясь имманентным детерминантом последней и истинным источником ее причинности, а являясь в чем-то равнозначными продуктами сети отношений различия. Можно сказать, что сетевые отношения предшествуют всякой сущности, как социальной, так и предметной, поэтому традиционная дифференциация социальное/предметное с онтологическим основанием первого в данной теории не признается и существенно пересматривается в сторону их симметричного, равноценного рассмотрения. Но подобная крайность - абсолютизация сетевых отношений различия фактически делает взаимообратимыми, инверсивными субъект и объект, то есть устойчиво позиционирует предметы как субъекты и субъекты как предметы, тем самым «растворяя», «стирая» грань картезианского различения между субъектом и объектом, что в предельном варианте приводит к элиминированию позиции самого социального субъекта в мультитопологии.

Справедливости ради, необходимо отметить, что подобной особенностью десубъективации характеризуются практически все социально-конструктивистские теории. Эта особенность в той или иной мере свойственна социально-теоретическим построениям П. Бергера и Т. Лукмана, Б. Латура и М. Каллона, Д. Урри и Ф. Коркюфа, М. Акрич и Н. Альбертсена и др. В самом деле, получается так, что дистанциро- ванность субъекта от вещей социального мира, игнорирование последних как значимых составляющих приводило к реификации и ги- постазированию межсубъективных отношений и их рассмотрение как своего рода разновидности материальных вещей. На этом постулате основывалась вся классическая социальная теория. Вместе с тем, потеря дистанции, взаимообратимость социальных субъектов и объектов, рассмотрение их как феноменов одного порядка, что практикует «реляционная онтология» ANT, в конечном счете, приводит к неоправданной подчас перестановке, взаимозаменяемости и смешиванию вещей и субъектов в многочисленных полях социального пространства, что является крайностью противоположного порядка. Это не может не создавать проблем как эпистемологического, так и онтологического плана. Более того, существующая тонкая грань между ними и принципиальная несовместимость хорошо чувствуется современными ведущими социальными теоретиками. К примеру, вот что пишет российский ученый А. Ф. Филиппов: «Наш взгляд не должен быть слишком резвым и - парадоксальным образом - слишком глубоким! Устройство места, размещение вещей и людей — все это можно рассматривать как проекции или овеществления социальности, как будто социальность вообще мыслима как нечто отдельное от вещей и места» [3, с. 147].

К слову сказать, расширение области применения топологических метафор в различных науках была предпринята еще в начале 70-х гг. прошлого столетия Рене Томом, автором всемирно известного исследования «Структурная устойчивость и морфогенез» и касалась, прежде всего, применению топологических моделей в биологии. Но его последующая работа «Топология и лингвистика» не встретила со стороны лингвистов ожидаемого восторженного отклика, хотя в то время и доминировала соссюровско-якобсоновская лингвистическая модель, слепок с которой и произвел своей теорией социальной мультитопологии Д. Ло. Он искусно заменил знаки в синхронической лингвистической теории на объекты и предметы материального мира в своей социальной теории, сохранив базисные принципы топологии - единство сетевой устойчивости и изменчивости, континуальности и дискретности. Не углубляясь в анализ данной социальной теории, отметим, что, на наш взгляд, мультитопология Д. Ло может рассматриваться как эффективный инструмент, направленный на изучение подвижных, изменчивых форм социальной координации и производства мобильностей и перемещений, где субъективными флуктуациями и «участием» можно пренебречь. Но, на наш взгляд, эта особенность несколько сужает горизонт ее применимости и необходима разработка такой теории социального пространства, в которой используются очевидные достоинства ANT, но находится надлежащее место субъективности.

В чем-то аналогичный отказ от претензий на всеохватность и универсализм, признание возможности существования множественности социальных миров (правда, построенных на совершенно других методологических, эпистемологических и онтологических основаниях) предлагают многообещающие по своему эвристическому потенциалу концепции социального пространства, принадлежащие известному французскому социальному теоретику и философу А. Лефевру. Речь здесь пойдет о его более «ранней» концепции - концепции производства пространства, которую он постоянно дорабатывал и впоследствии трансформировал в концепцию ритманализа. Сам Анри Лефевр называл свою концепцию не иначе как пространствоанали- зом или пространствологией по аналогии с семианализом Р. Барта и Ю. Кристевой и социоанализом П. Бурдье, не говоря уже о явной аллюзии на психоанализ З. Фрейда [4, с. 404-405].

Давая предельно общую характеристику теории французского философа, отметим, что основной лейтмотив у нее следующий - социальное пространство - социальный продукт. Тезис о том, что социальное пространство - это независимая материальная действительность, существующая «само по себе» как контейнер или резервуар социальных отношений по аналогии с пространством физическим глубоко ошибочен, ибо пространство, в том числе и физическое взаимосвязано с производством социальной действительности. Иначе говоря, социальное пространство «само по себе» априорно никогда не существует, оно непрестанно, везде и всегда, «денно и нощно» производится и воспроизводится. В контексте настоящего рассмотрения, нас, прежде всего, интересует субъективная составляющая, ее основные параметры в теории А. Лефевра.

В своей работе «Производство пространства» французский философ отстаивает положение, что практическая деятельность субъекта в пространстве составляет триадическую систему - пространственная практика, представление пространства и пространства представления, которые соответствуют такой же триаде риторики как дискурсивной системы, а именно: метонимии, метафоре и символу. Символическое измерение добавляется в практической риторике, в дискурсивных практиках субъекта, что принципиально отличает эту лингвистическую систему от традиционных диадических лингвистических систем, включающих только синтагматическое и парадигматическое измерения. Более того, дискурсивная триада используется не как простая аналогия, а непосредственно участвует в производстве субъектом пространства. Речь здесь идет о том, что метафора, метонимия и символ рассматриваются как основа любой деятельности, становясь риторическими фигурами в процессе их непосредственного практического использования. Причем дискурсивные практики основываются на многозначности символического измерения, постоянному возникновению двусмысленностей и недоразумений, которые необходимые условия осуществления речевой деятельности [4, с. 113-138].

Разрабатывая трехмерную модель производства пространства, А. Лефевр выделяет следующие измерения. Первое - пространственные практики как непосредственный, «буквальный» аналог синтагматического или метонимического измерения языка, вбирающего в себя всю последовательность и связь элементарных действий субъекта в пространстве. Здесь уже можно говорить о собственно антропоморфных сетях взаимодействия и коммуникации. Второе измерение - представления пространства. Аналогично парадигматическому или метафорическому измерению языка, одно пространственное представление легко может быть заменено другим. Представления пространства многовариантны и проявляются как на уровне живой речи, так и на уровне любого научно-теоретического дискурса. И, наконец, третье измерение - пространства представления как символическое измерение пространства. Исходя из теории А. Лефевра, это многочисленные пространства виртуального, воображаемого, фантазийного. Это измерение является своего рода транспортным средством, передающим потоки значений и смыслов посредством непрестанно осуществляющихся дискурсивных практик, которые непрерывно создают, выражают, поддерживают и развивают социальные нормы, ценности, установки. Таким образом, у французского ученого обозначены три измерения пространственности - цепочка, сеть и поток, которые непосредственно на уровне субъективности соотносятся с воспринятым, задуманным и пережитым или прожитым пространством. Последнее - переживаемое пространство - самое ценное в производстве пространства, ибо оно неисчерпаемо, постоянно испытывается в практиках повседневной жизни индивидов, имеющих дискурсивную основу [4, с. 182-193]. Изучение проблематики социального пространства сквозь призму теории А. Лефевра дало новый исследовательский импульс дальнейшей разработке дискурсивной теории социального пространства.

Именно данная теория может стать одним из перспективных направлений в изучении социальной реальности. Она предполагает синтез идей социальной топологии, мультитопологии, социального конструктивизма, онтологии и герменевтики телесности, новейших разработок в области философии и социологии пространства, а также тех положений философии языка, семиотики, структурализма, постструктурализма и психоаналитической теории, которые изучают социальную обусловленность дискурсивных практик. Для того чтобы обозначить ее основные принципы и положения, необходимо ответить на ряд ключевых вопросов и картографировать проблемное поле данной теории.

Прежде всего, необходимо понять, какое отношение имеют дискурсивные практики к конструированию социальных пространств? А конкретнее, можно ли вообще устойчиво соотносить тематику изучения социального пространства с дискурсом и дискурсивными практиками? Если будет дан утвердительный ответ, то тогда необходимо разработать основные положения и концепты дискурсивной теории социального пространства и выделить принципиальные характеристики, выгодно отличающие дискурсивную теорию социального пространства от других видов социально-пространственных теорий. Необходимо, также ответить на вопрос - какую общую или специальную теорию дискурса можно эффективно применить к исследованию социальных пространств? В конечном счете, можно ли вообще рассматривать дискурсивную теорию социальных пространств как достаточно перспективное теоретическое, социально-философское направление, которое позволит в скором будущем плодотворно изучать социальные и другие антропоморфные пространства? Иначе говоря, рассматривать ее как весомую социально-гуманитарную теорию, свободную от «рудиментов» естественнонаучных пространственных теорий, то есть не опирающуюся в своих основных положениях на результаты изучения физического и «евклидового» пространств, от чего, к сожалению, не удалось избавиться многим другим философским и социологическим теориям социального пространства.

Прекрасно осознавая, что только что сформулированные вопросы невозможно проанализировать в рамках настоящей статьи, тем более, что список этих вопросов постоянно будет уточняться и дополняться, остановимся лишь на первом из вышеперечисленных вопросов, а именно сосредоточимся лишь на анализе взаимосвязи дискурсивных практик и социального пространства и обозначим онтологические и методологические основания подобной теории.

Если предельно схематично представить концепцию дискурсивной теории, то согласно нашему замыслу, - формирование, существование, трансформация и исчезновение тех или иных антропоморфных пространств как реляционных, изменяющихся образований немыслимо без включенности модуса говорения или риторики индивидуумов. Именно индивидуумы непрерывно осуществляют и принимают активное участие во всевозможных дискурсивных практиках и своей постоянной вовлеченностью в «пространства говорения» конструируют многочисленные поля антропоморфных пространств на уровне восприятия, представления и переживания. Но данная схематика как предварительный набросок нуждается в постоянных уточнениях, пояснениях и дополнениях. Попытаемся обозначить ряд принципиально важных составляющих предлагаемой дискурсивной теории социального пространства.

Начнем с проблемы субъективации, то есть понимания индивидуума как субъекта. Современная теория субъекта исходит из презумпции субъекта, как особой онтологической инстанции, способной самоопределяться в социальном мире. Истоки подобного понимания субъекта были еще предначертаны в «золотом» картезианском правиле - «Cogito ergo sum», но акцент здесь, на наш взгляд, необходим на дистинктивном разграничении первой его части - «Ego cogito» - «Я мыслю» от второй «ergo sum». А также фиксации внимания на местоимении «Я», на обозначении позиции «Я» с помощью ее проговарива- ния как основы акта мысли, каждый раз совершающегося вновь и как бы впервые. Но что здесь характерно, так это способность Р. Декарта представить не перформативный, по сути, тип высказывания своеобразным вариантом картезианского дейксиса (высказывание не об акте, а через субъекта вещает сам акт мысли или cogito me cogitare - «мышление себя мыслящее»). Вместе с тем, здесь просматривается еще один немаловажный момент, а именно отношение Ego к собственным содержаниям мысли обладает своей спецификой. Обладание содержаниями мысли для res cogitans всегда равнозначно знанию о них как

о только своих содержаниях мысли. Мысля, Ego всегда идентифицирует это мышление как свое мышление. Тем самым, отношение субъекта к собственным содержаниям мысли является одновременно и отношением к самому себе. Поэтому, всякое cogito, по Р. Декарту, есть, мышление себя мыслящим [1, с. 319-407]. В силу такого специфичного способа обладания содержаниями мысли, субъект становиться незаменимым, особенным, индивидуализированным - он включен в соотнесение с собственным бытием, его онтологическая определенность устанавливается через самоопределение. Но как дано это самоопределение субъекту? Ответ давался практически всеми направлениями философии - от трансцендентализма и позитивизма до феноменологии и структурализма. Но каждый раз ответ принимал ту или иную форму объективизма или субстанционализма.

Субъект, в первую очередь, есть сущее, отнесенное к собственному бытию, то есть сущее, способ бытия которого определяется непрерывно совершающимся процессом самоидентификации. Поэтому любое осмысление субъекта должно учитывать связь между определениями субъекта и его самоидентификацией. Всякая попытка их разведения оборачивается объективацией субъекта и утратой онтологической компоненты в понимании субъекта, то есть субъект как таковой не существует вне способности к постоянной самоидентификации. Но любое самоопределение или самоидентификация включает в себя два существенных момента.

Для того чтобы поместить субъект в центр социальнофилософской проблематики, предполагается детально рассмотреть два аспекта:

- анализ социального существования субъекта в концепте самоидентификации;

- изучение самоидентификации и ее многочисленных дискурсивно-пространственных вариаций в качестве социально-опосредованного процесса.

Рассмотрение этих положений будет способствовать дальнейшей разработке символической, дискурсивной теории социального пространства.

Библиографические ссылки

1. Декарт Р. Метафизические размышления // Декарт Р. Избранные произведения. - М., 1950.

2. Ло Д. Объекты и пространства. // Социология вещей. Сборник статей. - М., 2006.

3. Филиппов А. Социология пространства. - С.Пб., 2008.

4. Lefebvre Henfi. The Production of Space. - Oxford UK & Malden USA: Blackwell, 2007. - 454 р.